Два гениальных писателя, которые не называли себя писателями. "Я — доктор", — говорил Чехов. "Я — летчик", — говорил Экзюпери.
Два гениальных писателя, которые не называли себя писателями. "Я — доктор", — говорил Чехов. "Я — летчик", — говорил Экзюпери.
Если бы они встретились не на книжной полке — поняли бы друг друга с полуслова.
Антону не пришлось бы объяснять Антуану, зачем он, узнав о своем смертельном диагнозе, поехал не на курорт, а на каторжный Сахалин. Зачем он тащился, замерзая и голодая, за десять тысяч километров.
И Антуану не пришлось бы растолковывать русскому другу, зачем в сорок три осваивать новый самолет. Зачем, не имея никакой возможности из-за сломанного позвонка воспользоваться парашютом, рваться на боевые вылеты. И для чего, если ты не в силах поднять пакет весом в два килограмма, забираться на своем "Лайтнинге" на высоту десяти километров, вспоминая о кислородной маске лишь на высоте семи тысяч метров...
Список диагнозов, заработанных Чеховым к сорока годам, и список травм, полученных Экзюпери в авариях, были одинаково длинными. Нет, они не были экстремалами. Экстремал побеждает себя, чтобы себя и самоутвердить. Чехов и Экзюпери шли на риск из солидарности.
Чехов — из сопереживания каторжникам и ссыльным. Экзюпери — из сострадания к миллионам людей, попавшим в рабство к фашистам. Друзья Чехова не могли понять, почему ему надо убивать последнее здоровье в пути на Сахалин вместо того, чтобы заняться, к примеру, благотворительностью в пользу тех же каторжан.
Друзья Экзюпери не понимали, почему ему недостаточно бороться с нацистами словом. Почему ему так отвратительна роль пропагандиста, пусть и антифашистского. Почему он не боится стать посмешищем для молодых летчиков, когда его, грузного, лысого, с мешками под глазами, авиатехники буквально грузят в кабину. И почему в конце концов он отказался летать в группе, а отправлялся в тыл врага на самолете-разведчике - беззащитным, без всякого прикрытия...
Только святые знают, какая это сила — беззащитность. В ней не только твоя солидарность с беззащитными, но всецелое предание себя в руки Бога.
"И как там, в небе?" — спросил бы Чехов.
Экзюпери: "С высоты 10 000 метров земля кажется вогнутой и черной, а пониженное давление может привести к тому, что жизнь улетучится из тебя. В этом нет ничего возвышенного. Летать на высоте 10 000 метров или чинить соломенные стулья..."
"Ну в поездке на Сахалин тем более нет ничего возвышенного, - сказал бы, наверное, Чехов, - можно ехать на Сахалин, а можно чинить соломенные стулья..."
Если Вы стали свидетелем аварии, пожара, необычного погодного явления, провала дороги или прорыва теплотрассы, сообщите об этом в ленте народных новостей. Загружайте фотографии через специальную форму.
Оставить сообщение: